Выпуск: 682, Раби-уль-ахир 1445

Категория: История

Поэта Расула Гамзатова, чей юбилей мы отмечаем в этом году, знает вся страна.

Но мало кто сможет назвать имя переводчика, чей талант позволил всем нам насладиться знаменитыми гамзатовскими «Журавлями» и множеством других стихов, чей слог и смысл проникает в самые глубины души. Гамзатов писал на родном аварском языке, а сделал его стихи достоянием широкой общественности не менее талантливый переводчик,  родившийся в китайском Харбине, – Наум Гребнев. 

Наум Исаевич Ромбах, взявший себе впоследствии псевдоним Гребнев, – человек непростой судьбы. Фронтовик, участник битвы под Сталинградом, он прожил насыщенную событиями жизнь. 

«В 1940 году, восемнадцати лет от роду, я окончил московскую школу-десятилетку и был призван в армию. Служить мне пришлось на самой немецкой границе, недалеко от Бреста», – пишет Наум Исаевич в своих воспоминаниях, попутно отмечая, что «война была, пожалуй, самым серьёзным событием моей биографии, и, хотя я не много писал и переводил стихов о войне, она наложила отпечаток на всю мою жизнь, а значит, и на мою работу».

Наум Гребнев воевал на многих фронтах, вышел из Харьковского окружения весной 1942 года, участвовал в защите Сталинграда с первого до последнего её дня, был в числе первых форсировавших Донец, а потом и Днепр.

Харьковское окружение

Особенно драматичным эпизодом его военной биографии было Харьковское окружение: «Два-три дня уже мы ничего не ели, да тут ещё выяснилось, что кончилось горючее и с очередной, занятой накануне, позиции мы не сможем отступить в боевом порядке. Мне неизвестно, какая информация была у наших командиров, но мы не знали ровным счётом ничего и лишь смутно догадывались, что дела наши плохи. Судорожно, в никуда выпускали остаток снарядов. Командир полка и весь штаб исчезли. За ними последовали потихоньку и командиры более низкого уровня. 

Наконец кто-то распорядился уничтожить пушки и отступать. Огневики сыпали в стволы песок и выстрелом приводили орудия в негодность, вытаскивали и разбивали затворы и прицелы. Иногда взрывали оставшиеся снаряды. 

Без командиров мы превратились в толпу беглецов. Никто не знал, куда идти. Одна группа солдат шагала в одну сторону, навстречу ей шагала другая, и каждый спрашивал: “Куда вы идёте?” Тогда впервые и прозвучало слово “окружение”».

Отношение к деньгам

На войне отношение ко многим вещам, казавшимся в мирное время важными, кардинально меняется. Такая судьба постигла и деньги, ставшие для некоторых в наше время чуть ли не смыслом всей их жизни. 

 «Помню крытую машину финчасти, в кузове – пьяного солдата, он бросал в воздух деньги, красные тридцатки. Они разлетались далеко по сторонам, а он кричал: “Налетай, бери!” Но никто не брал ни одной купюры. Вообще я не помню, чтобы в войну у кого-нибудь из нас были деньги: ни к чему. На деньги ничего нельзя было купить, – вспоминает Гребнев. – Через города, где могли быть базары, мы не проходили. А если и проходили, то это были города прифронтовые, опустошённые наступающими и отступающими войсками. Крестьяне же за бумажки ничего не продавали».

Ранение в живот

12 января 1944 года Наум Гребнев получил серьёзное ранение и с трудом выжил: «Услышав свист бомб, мы инстинктивно упали на землю. Я почувствовал удар в бок. Потом всё утихло, я приподнялся на локтях. Живот был распорот, а внутренности – в снегу. У меня хватило сил собрать их и зажать рану. Держась за живот, я подполз к капитану. Перед тем как упасть, мы шли рядом, теперь, убитый, он лежал на расстоянии метров пятидесяти от меня. Я был потрясён не столько своим ранением, хотя мы знали, что ранение в живот почти всегда кончается плохо, сколько гибелью своего любимого командира».

Его оперировал фронтовой хирург Александр Лощилов. «Электричества не было. Стоял солдат с коптилкой из снарядной гильзы, которую совал прямо в мою рану, чтобы доктор мог что-то видеть», – пишет в своих мемуарах Гребнев. Спустя время комиссованный из-за тяжёлого ранения Гребнев встретит того самого врача, спасшего ему жизнь. Война тоже не пощадила его. «Александр Иванович (Лощилов) – инвалид войны первой группы. Он страдает зрительными и слуховыми галлюцинациями, он видит и слышит только войну. Может быть, он единственный человек на земле, для которого война ещё не окончилась», – вспоминал о нём Гребнев.

Поступление в Литературный институт

Через некоторое время будущий знаменитый переводчик поступит в Литературный институт имени М. Горького в Москве. 
«В то время Литературный институт был очень невелик – всего человек пятьдесят студентов на всех курсах. Нас учили хорошие учителя, но мы не очень усердно грызли гранит науки, зато, одержимые литературой, обчитывали друг друга стихами не только на семинарах, которые сами по себе были очень интересны <…> Война ещё не кончилась, большинство юношей-студентов были раненые фронтовики. Мы были больные, голодные, бедные и счастливые», – вспоминал Гребнев.

Повод задуматься 

Наверное, в наше время наличие такого одновременного набора «подарков», как болезнь, голод и бедность, сделает жизнь если не каждого, то многих из нас несчастной. Но для человека, пережившего ужасы самой страшной войны XX века, счастье было чем-то таким, что не может исчезнуть только из-за голода, болезни и бедности. 

Повод задуматься всем нам, есть ли у нас такое счастье или мы настолько привязаны к бытовым удобствам, что мимолётная болезнь, недостаточное для нашего эго разнообразие продуктов на столе и временное отключение горячей воды – уже повод для депрессии, нытья и желания всех вокруг свергать…

Встреча с Расулом Гамзатовым 

Через год, в 1945-м, в этот же институт поступил молодой дагестанец – Расул Гамзатов. «Мы вскоре подружились с ним, и я попробовал перевести два его стихотворения. Стихи были опубликованы и, как ни странно, имели успех, особенно одно из них – «Ахильчи». Это подвигнуло меня на дальнейшую работу. Так началось наше содружество с Расулом Гамзатовым, которое длилось 25 лет. Он был первым поэтом, которого я переводил, я был почти первым, кто переводил его», – вспоминал Гребнев.

Таким образом, его первые шаги в переводческом деле оказались связаны с Дагестаном. В 1947 году вышла его первая книга переводов – «Молодой Дагестан». 
В этом же году он приезжает в Махачкалу для участия в совещании молодых писателей Дагестана. «Дагестан я полюбил сразу. Мне было 25 лет, и до этого я никогда не видел ни гор, ни моря. Я жил в доме Гамзата Цадасы, озарённый его добротой и гостеприимством, и это тоже способствовало формированию моего отношения к Дагестану», – вспоминал знаменитый переводчик. Именно он перевёл гамзатовские «Журавли». 

«Нет, мне не обидно» 

«Меня спрашивают: неужели тебе не обидно, что все, например, знают автора песни “Журавли” и мало кто знает имя переводчика, хотя музыка написана на русский текст? Нет, мне не обидно. Безвестность переводчика – это одно из свойств и условий того дела, которое я избрал, приняв эти условия», – честно признавался Наум Гребнев. 

«Людям честолюбивым не стоит заниматься переводом, – отмечал он. – Если, прочтя какое-нибудь из стихотворений, переведённых мною, мне говорят: “Какой хороший перевод!” – я не воспринимаю это как похвалу. Мне гораздо лестнее, когда стихотворение нравится настолько, что читающему нет дела до того, на каком языке оно было написано, кем и как переведено, и он просто говорит: “Какое хорошее стихотворение!”»
Более чем за 40 лет своей работы Наум Гребнев стал автором и соавтором более 160 переводов, в том числе произведений таких известных классиков Востока, как Джалалудин Руми и Омар Хайям.

 Скончался Наум Исаевич Гребнев 2 января 1988 года в Москве. Похоронен на кладбище в Переделкино Московской области. 
 

Роберт Курбанов