Я – дерево папы

Ещё в прошлом году она знала, что он измучен тяжёлой болезнью, но, как свойственно детям, горячо любящим родителей, наивно полагала: «Мой папа обязательно выкарабкается, он такой сильный, умный, добрый, с ним ничего не случится».
Так было всю жизнь. Раиса, просыпаясь, бежала к нему, обнимала и настойчиво требовала нежности любящего, но такого сдержанного в проявлении чувств человека.
Его скупые ласки были для девушки эликсиром счастья на весь день. Год назад дочь обняла ещё спящего отца и стала мурлыкать: «Сейчас мой самый замечательный папа на свете будет поздравлять свою любимую дочь. Скажет ей, что она красивая, умная и хорошая».
Избалованная Раиса вела себя как королева.
Ей прощалось всё. Она чётко знала, что такое благовоспитанность, и сама не переходила рамки дозволенного, соблюдала субординацию во взаимоотношениях со взрослыми, ровесниками. Понимала – нельзя, да ей и не хотелось общаться с посторонними мужчинами, благо братьев было достаточно: трое родных и около двадцати – двоюродных.
И не из страха, просто это – как дышать: приличная девочка не играет с мальчиками, не допускает, чтобы к ней подходили близко, не стоит с ними, не кокетничает и вообще не делает ничего, что обесценивало бы её и за что пришлось бы краснеть перед отцом.
Старшей из пятерых детей, он дарил ей подарки, шокировавшие окружающих: шкуру медведя на четырнадцать лет, на семнадцать – противотанковую гранату, которую они вместе взорвали, и всё в таком роде.
Она всегда старалась быть рядом, помогала, когда отец ремонтировал автомобиль, училась водить по ночам, разбирала и собирала автомат Калашникова. Ездила в гости к родственникам, его друзьям, где ей дарили пойманную рыбу, убитую дичь, живого кролика, ягнёнка… Галопом мчалась на лошадях соседа-фермера, на скаку сбивая цели из пистолета.
Как-то он признался: «Если честно, я не обрадовался, что родилась девочка, но когда привезли тебя домой и увидел – такую круглолицую, беленькую, кучерявую, так полюбил! И ни капельки не расстроился, узнав, что и второй ребёнок – дочь».
Тем не менее, однажды сказал: «Как бы я был счастлив, если бы ты была мальчиком».
Любимой одеждой девочки были старые рубашки, джинсы отца, которые она просто подрезала, подшивала и носила «до последней нитки».
Раиса горько улыбнулась, вспомнив диалог:
– Ты не можешь одеться поприличней?
– Мне так удобнее собирать черешню, бегать по лестнице. А тебе какая разница, папа, я тебе такая не нравлюсь?
– Мне-то привычно, но подумал: вдруг принц на белом коне прискачет, увидит тебя – и сбежит.
– Если это будет настоящий принц, то он подумает: какой же великолепной она будет в королевском наряде!
– Какая же ты у меня дерзкая!
– Есть в кого!
Какая-то звенящая пустота и режущая боль в груди мгновенно вывели Раису из ностальгии в реальный мир.
Он ни разу в жизни не сказал, что любит. Даже когда друзья говорили: «Ты любимица папы», – резко обрывал: «Я всех своих детей люблю одинаково».
Раиса жила наполненной его заботой и опекой жизнью. Была уверена, что, если понадобятся все деньги мира, он их достанет – папа способен решить любую задачу и проблему. Защитит, сможет, сделает, знает, научит. Даже когда пошутил, что Высоцкий – его друг и приезжал к ним в гости, она поверила.
С гордостью рассказывала истории, читала свои стихи, отвечала на вопросы друзей папы, когда он приглашал их, чтобы похвастать своей маленькой дочуркой, умницей.
Позже они играли в шахматы, спорили о политике, прочитанных книгах, их авторах, вместе заполняли сканворды и кроссворды.
Что бы ни натворила, она бежала и признавалась – и сразу на душе становилось легче. Всю вину за младших брала на себя, чем даже иногда злила: «Я не чтобы наказать спрашиваю, кто это сделал, а для порядка. Домашний адвокат на мою голову!»
Выдавая дочь замуж, шутил: «Храни Господь тот дом, в который ты попадёшь!» Был уверен: его девочка сумеет за себя постоять.
Двое суток девушка стояла с салфетками над раной отца, из которой фонтаном брызгала кровь, если не фиксировать её. Когда уговорили поспать, она уступила, но как только закрыла глаза, привиделась страшная картина. Вскочив, побежала к изголовью умиравшего родителя и не отходила до самой его смерти, подбадривала, шутила и – молилась.
Последнее, что спросил отец, было: «Сколько времени?» Шесть вечера. Она ответила, глядя в блестящие, какими никогда не помнила, зелёные глаза. Через два часа его не стало.
«Папа больше не мучается», – выдохнула Раиса и заснула. Ей сразу приснился образ уходящего вдаль друга, защитника, символа её жизненной силы, и девушка крикнула: «Папа, как нам быть, я не умею жить без тебя!» Он был так далеко, ответил тихо, но дочь услышала: «Спрашивайте обо всём у Бека».
Так он называл брата своей жены, настоящего, преданного человека, который до последнего мгновения был рядом. В радости было много участников, но беда открыла истинного, надёжного и любящего родственника и друга.
Осиротевшая девушка проснулась, села, обхватив согнутые в коленях ноги, и зарыдала. Казалось, что грудная клетка разорвётся от не вмещающейся в неё тяжести. Сколько раз он жалел, успокаивал, берёг, а сейчас стал причиной самой страшной беды.
Ещё не так давно отец, грустный, ходил по комнате. Желая его подбодрить, дочь дотронулась до его бицепсов и сказала: «Мой папа – качок».
«Да уж, качок, – я при смерти», – родной голос прозвучал, как из трубы.
Настолько тяжело было это слышать, что она простонала: «Никто не знает, кто из нас умрёт первым».
«Нашла, чем утешить отца», – прозвучало в её ушах сейчас уже, как упрёк.
Сколько всего хотелось бы переделать, пересказать, обнять тысячу раз, высказать миллион благодарностей. Но увы… Ничего не изменить. «Живые должны жить», – говорил он всегда.
И я буду жить, помнить, просить за него Создателья до тех пор, пока буду жива.
Он научил меня всему, и это будет приносить пользу до Судного дня. Я – то дерево, которое папа посадил и вырастил, и пока от меня будет польза людям, милостивый Господь будет награждать моего родителя и воспитателя.
Зайнаб Магомедшарипова